Положение о том, что значение языкового знака представляет собой определенную структуру и принципиально членимо на более элементарные составные части, признается сегодня практически всеми лингвистами. Разложение значения на части – иначе называемое семантической декомпозицией – является, по сути, единственной возможностью его описания, поскольку любое толкование слова, фразеологизма, морфемы и пр. представляет собой не что иное, как более эксплицитное, т.е. развернутое перефразирование заданного смысла. А для того, чтобы выразить некий заданный смысл более развернуто, необходимо сначала разделить его на части, с тем чтобы потом сопоставить каждой из них соответствующий элемент толкования. Хотя понятно, что семантической декомпозиции могут быть подвергнуты любые значимые единицы языка, в дальнейшем для простоты в качестве примеров будут использоваться слова и их значения.

Начнем с классического примера, наиболее часто используемого в дискуссиях о плюсах и минусах семантической декомпозиции. Значение слова холостяк (точнее, его английского эквивалента bachelor) можно истолковать приблизительно так: 'взрослый мужчина, никогда не бывший женатым'. Тем самым мы разложили значение этого слова на следующие семы: 'мужчина' (этот элемент значения в свою очередь раскладывается на 'человек' и 'мужской пол'), 'взрослый' и 'никогда не бывший женатым'. Каждый из этих семантических компонентов, даже если он и может быть подвергнут дальнейшей декомпозиции, более элементарен, чем значение толкуемого слова. Этот метод, впервые предложенный в таком виде в работах американских ученых Дж.Дж.Катца и Дж.А.Фодора, часто называется в специальной литературе компонентным, или семным анализом.

Разные типы слов допускают семантическое описание с помощью компонентного анализа с разной степенью успешности. Наиболее легко и непротиворечиво разлагаются на семы слова, входящие в хорошо структурированные семантические поля. Например, русские (и не только русские) обозначения родства представляют собой упорядоченное, системно организованное множество, отдельные элементы которого противопоставлены друг другу по некоторым смысловым параметрам. Эти параметры и служат основанием выделения сем. Так, мать – отец, сестра – брат, теща – тесть соответственно противопоставлены друг другу по признаку пола. Отец – сын, дядя – племянник, тесть – зять противопоставлены по признаку принадлежности к разным поколениям, а отец – дядя, сын – племянник, брат – кузен – по признаку прямого/непрямого родства. Каждое из слов данного семантического поля может быть истолковано с помощью набора выделенных таким образом сем; например, сестра Х-а – это 'лицо женского пола, находящееся в прямом кровном родстве с Х-ом и относящееся к тому же поколению, что и Х'.

Преимущества описания значений с помощью компонентного анализа усматриваются в его системности (например, обозначения родства можно представить в виде таблицы, в которой по вертикали располагаются сами слова, а по горизонтали – семантические параметры), а также в отсутствии тавтологии и логических кругов в толковании. Ср. недопустимость толкования сестры или брата через указание на наличие у них братьев или сестер. Столь же неудачным будет толкование братьев или сестер как «детей общих родителей», если толкование слова родители включает указание на наличие детей.

Компонентный анализ оказывается чрезвычайно полезным при описании различия между языками в способах «упаковки» семантической информации. Так, в русском языке, в отличие от немецкого, нет слова, обозначающего совокупность сестер и братьев одного человека (нем. Geschwister), нет и слова, обозначающего совокупность чьих-либо бабушек и дедушек (нем. Groeltern) – при том, что семантически параллельное слово родители – Eltern есть и в том и в другом языке. С другой стороны, немецкий и английский языки не делают различий между тестем и свекром (нем. Schwiegervater, англ. father-in-law), а французский обозначает одним словом beau-pre и тестя, и свекра, и отчима. Компонентный анализ позволяет представить эти различия как результат специфических конфигураций неких, возможно универсальных, элементарных смыслов.

Претензии, предъявляемые к методу компонентного анализа, можно свести к трем моментам. Это (1) его неуниверсальность; (2) его недостаточная объяснительная сила; (3) неясность онтологического статуса сем. Во-первых, далеко не все слова допускают разложение на семы «без остатка». Из каких сем состоит, например, значение слова птица? Известно, что общий для всех птиц признак – это наличие клюва (есть птицы, не умеющие летать, и даже птицы, не имеющие, с точки зрения неспециалиста, ни крыльев, ни перьев). Значит ли это, что толковать птицу следует как 'животное с клювом'? Вряд ли.

Во-вторых, представление значения слова в виде набора сем (ср. холостяк) часто не позволяет объяснить его реальное употребление. Почему, например, никому не придет в голову назвать холостяком папу римского? Это не означает, конечно, что здесь вообще невозможно адекватное толкование. Известный исследователь Анна Вежбицкая указывает на то, что значение слов типа холостяк, помимо «материальных», содержит «нематериальные» признаки, т.е. холостяк – это не просто 'взрослый мужчина, никогда не бывший женатым', а 'неженатый мужчина, который мыслится как такой, который мог бы вступить в брак'. Полное семантическое описание русского слова холостяк должно содержать также информацию об ограничениях на его употребление: в частности, холостяком вряд ли можно назвать совсем молодого мужчину, даже если он уже достиг возраста, допускающего официальное вступление в брак; такого мужчину скорее назовут неженатым или в крайнем случае холостым; слово холостяк как более редкое не вполне нейтрально в оценочном смысле; предполагается, что холостяк не вступает в брак потому, что этого не хочет, а не потому, что так сложились обстоятельства и пр. Подобные семантические описания (как и толкования, предлагаемые в семантической теории Ю.Д.Апресяна) выходят за рамки компонентного анализа в его стандартном понимании, так как требуют, помимо выделения семантических признаков, достаточно сложного синтаксиса, т.е. каждая из сем обладает в структуре толкования некоторым вполне определенным статусом.

Далее, одна из основных задач семантической декомпозиции состоит в том, чтобы объяснить и даже предсказать особенности сочетаемости толкуемого слова. Например, мы говорим пить чай, а не *есть чай (звездочкой в грамматике принято помечать неправильные, с языковой точки зрения, выражения) потому, что слова чай и пить содержат сему 'жидкий', а слово есть – нет. Для того, чтобы образовывать правильные сочетания, соответствующие слова должны содержать коррелирующие семы. Однако не во всех случаях объяснения могут быть сформулированы в терминах семного анализа. Рассмотрим несколько примеров. Словосочетания типа хороший нож устроены просто: хороший нож – это такой нож, который хорошо режет, т.е. хороший взаимодействует с семой 'резать' из значения слова нож 'инструмент, предназначенный для резания'. В подобных случаях ясно, к каким семам структуры значения относится хороший и почему соответствующие сочетания осмысленны. Иначе обстоит дело с казалось бы аналогичным словосочетанием хорошая фотография. Интуитивно очевидно, что хорошая интерпретируется здесь как 'четкая' и 'эстетически удачная'. Но таких сем нет в структуре значения слова фотография. Дело в том, что в план содержания слова (в то понятие, которое за ним стоит) входит не только некий набор необходимых и достаточных признаков, позволяющих отличить это слово от остальных, но и все те знания, которые ассоциируются с обозначаемыми данным словом предметами и ситуациями, т.е. вся та информация, которую часто называют энциклопедической, противопоставляя ее информации лингвистической. Энциклопедическая информация не охватывается с помощью семного анализа, однако она является, как показывает этот пример, необходимой для объяснения употребления слов в речи.

Что касается онтологического статуса сем, то в одних концепциях они рассматриваются как реально существующие концептуальные сущности, из которых «монтируются» значения слов, а в других – как конструкты лингвистической теории, инструменты, служащие для описания значений. Если принять первую позицию, то нужно, во-первых, доказать, что существует определенный универсальный и, по-видимому, врожденный инвентарь «семантических примитивов», с помощью которого могут быть представлены значения всех слов всех языков мира (наиболее последовательно и аргументированно эту точку зрения в течение уже нескольких десятилетий отстаивает А.Вежбицкая), а во-вторых, доказать, что процессы восприятия и порождения речи осуществляются на их основе, т.е. что семы обладают так называемой психологической реальностью. Серьезные сомнения по этому поводу высказываются представителями когнитивной лингвистики, и в частности сторонниками теории прототипов, которые с помощью ряда экспериментов показали, что по крайней мере в некоторых случаях семантические решения принимаются говорящими не на основе перебора признаков, а на основе сопоставления обозначаемой сущности с прототипическим представителем соответствующей категории. Например, принимая решение, можно ли назвать курицу птицей, люди не перебирают признаки предиката 'быть птицей', а прибегают к сопоставлению курицы с «бесспорными птицами», например с ласточкой или воробьем. Несколько огрубляя положение вещей, можно сказать, что чем больше та или иная птица похожа на ласточку или воробья, тем скорее мы готовы назвать ее птицей. Очевидно, что если встать на позиции чисто «инструментального», метаязыкового понимания семантических компонентов, это повлечет за собой признание права семантических описаний на множественность интерпретаций. Одно и то же слово может быть по-разному разложено на семы в зависимости от задач анализа.

В современных семантических теориях семы используются как важная составляющая метаязыка – при том, что не менее существенная роль отводится синтаксису толкования. Иначе говоря, слова отличаются друг от друга не только набором семантических компонентов, но и удельным весом последних, степенью их выделенности, способностью уходить на задний план в определенных контекстах и т.д.