Экспрессивная функция эпитета становится максимально ощутимой в тех случаях, когда эпитеты выстраиваются в (квази)синонимический ряд и каждый член ряда вносит свой уникальный стилистический оттенок значения: ср. Унылая, грустная дружба к увядающей Саше имела печальный, траурный отблеск (А.И.Герцен). В стихотворном тексте, благодаря единству и «тесноте» стихового ряда, эпитет в роли определения и само определяемое им выражение в совокупности приобретают некоторый слитный групповой смысл, растворяя в своем составе и другие стилистические тропы и фигуры, например метафору-сравнение; ср. у А.Пушкина: Низал он хитрою рукой / Прозрачной лести ожерелья / И четки мудрости златой. Здесь подчеркнутые эпитеты распространяют семантические признаки (соответственно, 'быть прозрачным' и 'быть золотым') на метафорические конструкции конструкции в целом, заставляя по-новому перегруппировывать и коррелирующие семантические признаки самих этих конструкций. Получаются не отдельные высказывания 'низать лесть подобно прозрачному ожерелью' и 'низать золото мудрости на четки', а параллельные: прозрачными оказываются и лесть, и ожерелье; а золотыми – и четки, и мудрость. В этом смысле мы можем говорить о признаковой, предицирующей функции эпитета, которая позволяет отыскивать в словосочетаниях такой смысл, который напрямую не выводится из значений согласуемых слов и допускает широкий спектр семантических трансформаций: ср. громокипящий кубок (метафора), красный смех (цветовая метафора-гипербола), левый марш (метонимия), горячий снег (оксюморон), белая гибель (Б.Лавренев – метонимия на фоне паронимической аттракции). Поэтому неслучайно, что подобные атрибутивные сочетания нередко выступают в роли заглавий целых произведений, вынося доминантный признак на поверхность всего текста: Красный смех Л.Андреева, Громокипящий кубок И.Северянина (само это название – цитата из Ф.Тютчева), Левый марш В.Маяковского, Белая гибель Б.Лавренева, Горячий снег Ю.Бондарева. Таким образом, внутри обобщенной «признаковой» функции эпитета оказывается возможным говорить о более частных его функциях – характеризующей, индивидуализирующей, выделительной, номинативной и текстопорождающей.

Существуют разные взгляды на грамматическую форму эпитета, его морфологические и синтаксические характеристики, а также его функции в тексте. Одни ученые считают, что эпитетом может быть только определение-прилагательное (А.П.Квятковский), другие высказывают мнение, что эпитет как лексико-семантическое явление может быть выражен языковыми единицами с разной грамматической функцией, если такие единицы выступают в роли определяющего по отношению к другому слову. В таком широком понимании роль эпитета может выполнять наречие, выбор которого несет на себе печать субъективного восприятия автора, а также обусловлен звуковой организацией текста (ср. у И.Бродского: и безумно свистит этот вечный мотив посредине жизни; в осенней полумгле сколь призрачно царит прозрачность сада), или конструкция со сравнительной степенью прилагательного (Салфетки белей алебастр балюстрады – Б.Пастернак), а также существительное-приложение (Кто этот баловник-невежа / И этот призрак и двойник? – Б.Пастернак). В функции эпитета может выступать и деепричастие (Словно с видом чудака, / С верхней лестничной площадки, / Крадучись, играя в прятки, / Сходит небо с чердака – Б.Пастернак), и даже инфинитивные конструкции с кратким прилагательным (калька с английского? – ср.: но прислуга мертва опознать твой шрам у И.Бродского), которые концентрируют в себе целые придаточные предложения. В то же время в эпоху символизма можно было встретить только сами определения-эпитеты без определяемых: ср. Странных и новых ищу на страницах / Старых испытанных книг (А.Блок).

Однако большинство исследователей все же склонны считать эпитетом именно определяющее слово в атрибутивной конструкции A + N и на этом основании различают, с одной стороны, логическое определение и эпитет (Б.В.Томашевский), а с другой стороны – собственно эпитет и поэтическое определение (В.М.Жирмунский); отдельно в историческом плане обсуждается также проблема «постоянных эпитетов» (А.Н.Веселовский).

По мнению Б.В.Томашевского, эпитет, в отличие от логического определения, не уменьшает объем понятия и не расширяет его содержания, а оставляет его неизменным. «Задача логического определения, – пишет он в своей работе Стилистика и стихосложение (1958), – индивидуализировать понятие или предмет, отличить его от подобных же понятий <...>. Эпитет – это такое определение, которое этой функции не имеет <...>. Эпитет ничего не прибавляет к содержанию, он как бы перегруппировывает признаки, выдвигая в ясное поле сознания тот признак, который мог бы там и не присутствовать». Так, в сочетании серый волк атрибут серый – это эпитет, а в сочетании серая лошадь это же прилагательное выступает как логическое определение, так как отражает именно масть лошади».

Согласно В.М.Жирмунскому, эпитетом в широком смысле можно назвать всякое определение, выделяющее в понятии существенный признак; в узком же смысле – это только украшающий признак, свойственный эпохе классицизма. И поэтому, считает ученый, историю эпитета можно представить как процесс вытеснения эпитета индивидуально-авторскими поэтическими определениями.

А.Н.Веселовский в работе Из истории эпитета пишет, что «история эпитета есть история поэтического стиля в сокращенном издании и... всего поэтического сознания от его физиологических и антропологических начал и их выражений в слове – до их закрепощения в ряды формул, наполняющихся содержанием очередных общественных миросозерцаний». Веселовский определяет эпитет как «одностороннее определение слова, либо подновляющее его нарицательное значение, либо усиливающее, подчеркивающее какое-нибудь характерное, выдающееся качество предмета». На этом основании им выделяются так называемые постоянные эпитеты двух видов – тавтологические, в которых прилагательное и существительное выражают одну и ту же идею (типа красна девица, солнце красное, белый свет), и пояснительные, в основе которых лежит признак, считающийся существенным в предмете или характеризующий его по отношению к практической цели и идеальному совершенству (белая лебедь, столы белодубовые, ножки резные, золотая колесница). Среди пояснительных эпитетов Веселовский выделяет эпитеты-метафоры (типа черная тоска) и синкретические, рожденные благодаря синкретизму чувственных восприятий (сейчас их называют синэстетическими): острое слово, глухая ночь. Последний тип широко распространен и в авторской поэзии, например пестрая тревога у Пушкина или в переводе из Гюго: пугливый, темный шум, сделанный из теней.

История эпитета показывает, что сначала он отличался постоянством при известных словах (море у Гомера темное или серое, немочь – злая, небо – звездное), а затем произошло «разложение этой типичности индивидуализмом». Это становится возможным, когда у слова появляется не один, а несколько эпитетов, разнообразно дополняющих его основное значение.

Эпитеты новейшей поэзии, согласно теории Веселовского, выросли на почве древних синкретических и метафорических эпитетов, т.е. на почве такого же рода «психологических скрещиваний», что и эпитеты-метафоры черная тоска, мертвая тишина: новые необычные метафоры «предполагают такую же бессознательную игру логики», только более сложную, «потому что усложнились и исторический опыт, и спрос анализа». Так, душистые сказки у Гейне появляются из простейшей аналогии «цветок-человек», «речь цветов» – их аромат, и когда цветы наклоняются друг к другу головами, они «нашептывают» друг другу сказки; точно так же появляется и эпитет-метафора звездные сказки у К.Фофанова.

Современные эпитеты-атрибуты можно классифицировать с точки зрения их структуры и синтаксической позиции (препозиция, постпозиция, дислокация).

Со структурной точки зрения, выделяются простые эпитеты (состоящие из одного прилагательного, образующего с определяемым парное сочетание A + N – например, голубая глубина у А.Платонова), слитные (когда эпитеты-прилагательные образованы из двух-трех корней – ср. обычный слитный эпитет у А.Толстого рассказ убедительно-лживый и неологический слитный эпитет у М.Цветаевой Девичий-свой-львиный Покажи захват!), составные (из двух или нескольких определений при одном определяемом – желтый ветер маньчжурский у И.Бродского), а также сложные, передающие «слитный групповой смысл»: ср. в блюдечках-очках спасательных кругов у В.Маяковского.

Ритмическая структура стихотворного текста требует определенного расположения эпитетов в рамках стихотворных строк. Поэтому в поэтическом тексте часто встречается инверсия эпитета, когда он оказывается в постпозиции к определяемому слову (у А. Пушкина – Твоих оград узор чугунный; И пунша пламень голубой), а также его дислокация – когда определяемое и определяющее слова разделены какими-то другими словами (ср. у А.Блока: В синем сумраке белое платье / За решеткой мелькает резной). Б.В.Томашевский считал, что такое отделение слов в стихе ведет к их обособлению и несколько утяжеляет слово, придавая ему больший вес. В этом смысле разъединение эпитета и определяемого им слова по разным рядам и расположение их по вертикали может создавать иконический эффект «разрыва звучания», как, например, у А.Блока:

Все как было. Только странная
Воцарилась тишина.

При расстановке эпитетов в стихе поэт может специально чередовать их препозитивное или постпозитивное расположение, в результате чего образуется особая стилистическая фигура – хиазм: подобным «обращением» синтаксических конструкций как бы «от противного» подчеркивается их параллелизм: ср. у Б.Пастернака

Кровельных сосулек худосочье,
Ручейков бессонных болтовня!