Термин «грамматикализация» в указанном выше значении впервые введен, по-видимому, французским лингвистом Антуаном Мейе в 1912, но рассуждения на данную тему встречались и у его предшественников, и, независимо, в более поздних работах (например, у Ежи Куриловича). С другой стороны, вплоть до 80-х годов 20 в. изучение грамматикализации находилось на периферии исследовательских интересов лингвистов, пока целый ряд влиятельных немецких и американских типологов (в первую очередь Христиан Леман, затем Бернд Хайне, Джоан Байби, Талми Гивон и др.) не положили начало обширному циклу работ, приведшему к созданию так называемой «теории грамматикализации». Эта теория (которая бурно развивается и в настоящее время) описывает всю совокупность процессов, приводящих к возникновению грамматических значений, грамматических категорий и грамматических систем в языках мира.

Грамматикализация выражается в целом ряде изменений разного уровня, затрагивающих фонетику, морфологию и синтаксис языка. Эти изменения принято описывать как фонетические, морфологические, синтаксические и семантические процессы (учитывая их диахроническую, т.е. историческую природу). Существенно при этом, что все эти процессы могут происходить независимо друг от друга: например, грамматикализация может сопровождаться фонетическими изменениями, но не синтаксическими, или наоборот. В самом общем виде все эти процессы обычно характеризуются как постепенное упрощение языковой единицы, как утрата ею определенной части свойств, характеризующих ее как «полнозначную» (в противоположность «грамматической»).

Так, в фонетическом плане грамматикализация может сопровождаться ассимиляцией или редукцией звуков, сокращением звуковой оболочки морфемы; в морфосинтаксическом плане грамматикализация может сопровождаться утратой словесной самостоятельности языковой единицы, т.е. превращением словоформы в клитику, а клитики – в аффикс. Последний процесс («морфологизация») является одним из наиболее ярких внешних проявлений грамматикализации; собственно, в ранних лингвистических работах (у Мейе и других авторов) морфологизация фактически являлась синонимом грамматикализации, понимаемой, таким образом, просто как превращение «слова» в «не-слово», т.е. в (связанную) морфему. Действительно, когда говорят, например, о грамматикализации латинских конструкций с глаголом 'иметь', эволюционировавших в романских языках в формы будущего времени, то бросается в глаза прежде всего превращение самостоятельного глагола в одно- или двухфонемное глагольное окончание – ср. испанскую форму cantar 'будет петь', восходящую к позднелатинскому сочетанию cantare habet, букв. 'имеет петь'. Между тем процесс грамматикализации более сложен и отнюдь не сводится к морфологизации как таковой. В основе этого процесса лежат прежде всего семантические изменения, без которых невозможны и все прочие, т.е. морфосинтаксические и тем более фонетические. Так, в приведенном примере латинский глагол 'иметь' вначале приобрел (в составе определенной конструкции) значение долженствования и, в связи с последним, грамматическое значение будущего времени, и только вследствие этого началась утрата данным глаголом синтаксической самостоятельности и значительной части фонетической оболочки.

Тем самым грамматикализация начинается с семантических изменений, в ходе которых неграмматическое значение становится грамматическим, постепенно расширяя сочетаемость, становясь более общим и абстрактным и приобретая в конце концов обязательный характер. Иногда этими изменениями грамматикализация и заканчивается – в таком случае в языке возникают аналитические показатели грамматических категорий, т.е. такие, которые остаются самостоятельными словами и не превращаются в аффиксы. Однако, как уже было сказано, частым, хотя и не обязательным следствием семантической грамматикализации оказываются морфосинтаксические и фонетические изменения.

Интересна судьба лексических элементов, подвергающихся грамматикализации. Как правило, семантическая эволюция слова связана с определенным контекстом, или конструкцией, которая и способствует появлению грамматического значения. При этом в разных конструкциях одно и то же слово, вообще говоря, может эволюционировать по-разному. Так, латинский глагол 'иметь' превратился в показатель долженствования и будущего времени в конструкции с инфинитивом, но в другой конструкции – с пассивным причастием – он приобрел результативное и, затем, перфектное значение (ср. позднелатинские обороты типа 'я имею дом разрушенным' » 'у меня дом разрушен', которые в романских языках эволюционировали в перфект или обычное прошедшее время со значением типа 'я разрушил дом'). Этот факт имеет по меньшей мере три важных следствия для теории грамматикализации.

Во-первых, оказывается, что грамматический показатель может в языке свободно продолжать сосуществовать с полнозначным словом, восходящим к тому же лексическому источнику. Так, в итальянском языке существует полнозначный глагол avere 'иметь' (восходящий к латинскому habere) – наряду с показателями будущего времени глагола, восходящими к тому же латинскому источнику. Соответствующее полнозначное слово может и перестать существовать в языке – так, в испанском языке в значении 'иметь' в настоящее время выступает другой глагол (tener), восходящий к латинскому tenere 'держать', а потомки латинского глагола habere в испанском используются только в составе грамматических форм глагола. Интересно, однако, что и глагол tener в испанском языке обнаруживает тенденцию к той же семантической эволюции, которая была свойственна глаголу habere 'иметь' в латинском, образуя, например, результативные конструкции. Это явление в языках мира весьма распространено и носит название циклов грамматикализации, когда одно и то же лексическое значение (например, 'иметь', 'идти', 'лицо' и т.п.) эволюционирует в одном и том же направлении независимо от того, каков материальный носитель этого значения: иными словами, оболочки слов в каждом цикле оказываются разными, а их «грамматическая судьба» – идентичной. Таким образом, в языке может многократно воссоздаваться – из разного материала – одна и та же грамматическая категория (например, перфект) даже после того, как старые показатели этой категории оказываются в силу каких-то внешних причин утрачены.

Кроме того, существенно, что грамматикализация, как это можно видеть и в приведенных примерах, происходит не произвольным образом, а в соответствии с определенными семантическими моделями. Так, глагол 'иметь' может (в зависимости от конструкции) развиться в показатель будущего или прошедшего времени, но нигде не засвидетельствовано его развитие, например, в показатель многократности или условного наклонения; с другой стороны, показатели будущего времени могут восходить только к показателям долженствования, желания или глаголам движения (не считая некоторых более периферийных источников), но не засвидетельствовано ни одного языка, в котором показатель будущего времени был бы по своему происхождению связан, например, с глаголом 'думать' или 'стоять'. Такие семантические модели принято называть путями (или каналами) грамматикализации; описание всех возможных путей грамматикализации составляет одну из главных задач теории грамматикализации.

Знание путей грамматикализации вооружает лингвиста способностью предсказывать вероятные изменения языковой системы в будущем, а также делать высоковероятные предположения о состоянии данной языковой системы в прошлом. Таким образом, реконструкция грамматической системы языка непосредственно опирается на теорию грамматикализации.

Пути грамматикализации не обязательно являются простыми переходами от одного значения к другому; чаще это весьма сложная цепь последовательных семантических изменений от лексического значения-источника ко все более и более грамматическим значениям. Эти цепи обычно изображаются в виде схемы, носящей название семантической карты. Семантические карты можно составлять для каждой грамматической категории, поскольку практически все грамматические значения имеют в конечном счете лексический источник. Более того, лексические источники тоже не являются произвольными: чаще всего это существительные, обозначающие части тела, основные глаголы движения и положения в пространстве, глаголы желания и обладания, а также наиболее частотные наречия времени.

Сложным является вопрос о направлении семантических изменений при грамматикализации. Обычно утверждается, что эти изменения необратимы, или однонаправленны : так, глагол 'идти' может превратиться в показатель будущего времени, но показатель будущего времени уже никогда не сможет начать функционировать в качестве глагола 'идти'. В очень большой степени это утверждение справедливо: грамматикализация в основном происходит в фиксированном направлении от «менее грамматического» к «более грамматическому». И тем не менее на отдельных участках семантической карты эволюция в обоих направлениях все-таки возможна. Так, показатели будущего времени могут эволюционировать в показатели сослагательного наклонения – но и обратный процесс тоже может иметь место (хотя и реже); есть и другие примеры так называемой «деграмматикализации». Одним из них является, по-видимому, русская частица было (в конструкциях типа он было пошел, но потом передумал), которая восходит к показателю древнерусского плюсквамперфекта. В древнерусском языке это был полноценный грамматический показатель, тогда как результат его эволюции в современном русском языке – частица, находящаяся скорее на периферии грамматической системы глагола.