Шухардт указывал на определенный параллелизм между историей языка и историей материальной культуры: и слова и вещи могут заимствоваться, осваиваться и т.д. Вещь первична по отношению к слову, но в то же время история слов и история вещей связаны между собой далеко не однозначно: хорошо известны случаи, когда наименование одной и той же вещи менялось; с другой стороны, слово может сохраняться и тогда, когда то, что им обозначается, существенно изменилось. Поэтому Шухардт разграничивал четыре вида истории, выделяя, помимо истории слова и истории вещи, также историю обозначения и историю значения. В каждый момент времени обозначение совпадает со словом, а значение – с вещью, но в историческом развитии эти совпадения нарушаются и образуются новые. На развитие слов и обозначений могут влиять другие слова, свидетельством чему такие явления, как народная этимология и смешение слов со сходным звучанием. Реже встречаются случаи влияния слова на развитие вещи. Так, немецкое слово Рfeifenkopf 'трубка без мундштука' буквально значит 'головка трубки', и это обстоятельство привело к тому, что такие трубки стали часто вырезать в виде человеческой головы. Важным при изучении слов и вещей является изучение внутренней формы слова, дающее возможность реконструировать прежние называния вещей, которые могут давать и информацию о характере вещи, ныне уже не используемой.

Изучение слов и вещей требовало содружества лингвистов с историками, археологами, культурологами. В рамках школы были получены результаты в изучении исторической лексикологии ряда языков, в основном индоевропейских. Однако школа не создала сколь-нибудь строгой методики исследований. Если младограмматики, сужая и схематизируя свой объект, выработали для его изучения строгую методику, то изучение слов и вещей распадалось на исследование отдельных элементов лексической системы. В результате концепция школы привела к еще большей атомизации объекта лингвистики, чем это было у младограмматиков.