Вводную рамку памятника составляют вопросы, с которыми Джаймини, ученик Вьясы, обращается к Маркандее. После восхваления Махабхараты он пытается выяснить четыре «пункта», относительно которых великий эпос ответа не дает. Первое, что его интригует: как Драупади смогла стать женой всех пяти братьев Пандавов? Последнее: почему ее дети были убиты в юном возрасте? Маркандея не берет на себя ответственности за решение этих проблем и отсылает Джаймини к четырем мудрым птицам – на деле брахманам, которые превратились в птиц в результате произнесенного над ними проклятия. Птички рассказывают Джаймини несколько легенд, а ответ на последний вопрос разбивают как бы на две части. Громовержец царь богов Индра, совершив ряд прегрешений во время своего знаменитого древнего сражения с демоном Вритрой, лишился за это своих сил, которые перешли к другим богам, но впоследствии боги решили вернуть ему их по просьбе Земли, погибавшей от засилья асуров: бог Дхарма «освободил» величие Индры, родив от Кунти Юдхиштхиру, Ваю «освободил» его силу, родив Бхиму, Ашвины, «освобождая» красоту, родили Накулу и Сахадэву, тогда как от оставшегося у Индры мужества родился герой Арджуна. Вторая часть ответа состоит в том, что когда-то в древности пять полубогов (вишведэвы) осмелились порицать риши Вишвамитру за жестокое обращение с царем Харишчандрой, за что должны были, по проклятию риши, возродиться в виде человеческих существ, с тем, однако, «послаблением», что им предстояло умереть в юном возрасте и возвратиться после этого обратно на небо. Этими полубогами и стали сыновья Драупади. Подробно птицы рассказывают и о перепетиях самого Харишчандры, который вынужден был долго скитаться в мире и страдать от страха перед гневом Вишвамитры, пока, наконец, сам Индра не ввел его в небесные обители.

Значительный дидактический блок памятника составляет диалог между отцом и сыном, восходящий к аналогичной беседе в Махабхарате с той существенной разницей, что там сын именовался «мудрым» (медхавин), а здесь «глупцом» (джада). Как и в Махабхарате, сын отрицает тот идеал жизни ортодоксального брахмана, которого придерживается отец. «Глупец» успешно припоминает все свои прежние рождения и видит освобождение только в избавлении от сансары. И тут он предлагает отцу столь подробный «отчет» о сансаре, с калькуляциями всех возможных последствий всех проступков, делая упор на наказаниях, которым подвергаются нарушители благих правил жизни в аду, что это описание мира скорби не имеет равноценных аналогий во всей пуранической литературе. К лучшим образцам индийской легендарно-дидактической поэзии относится вставленная в эту серию глав баллада о царе Випашчите («Премудрый»).

Царь, отличавшийся образцовой добродетельностью, попадает в ад, обитель Ямы, за то, что он, по объяснению стража, сознательно пропустил благоприятное время, чтобы его жена зачала, и не исполнил своего долга перед предками. После того как страж Ямы разъяснил Випашчиту правила дхармы и готов был уже отпустить его на свободу, благородный царь, услышав вопли мучеников в аду, отказался от этого: узники ада умолили его задержаться, потому что благоухание, исходившее от его души, облегчало их страдания. Страж Ямы пояснил ему, что благоуханная аура всегда сопровождает карму добрых дел у тех, кто при жизни стремился к добродетели. Тогда Випашчит решает навсегда остаться со страдальцами ради облегчения их участи. Этот пассаж, обнаруживающий неоспоримое влияние буддийского идеала сострадания-каруны, развивается в очень длительном альтруистическом монологе, с которым более всего ассоциируется монолог бодхисаттвы в девятой главе Бодхичарьяватары Шантидэвы (8 в.). Ни на небе, ни даже в мире Брахмы нет такого блаженства, – заявляет добродетельный царь, – которое было бы сопоставимо со счастьем облегчения мучений страждущих существ. Никакие здравые доводы стража Ямы не убеждают его. Бесполезна и позорна жизнь того, кто не сочувствует мучимым, растоптанным и просящим о помощи: без сострадания ни жертвоприношения, ни дары, ни аскетические подвиги бесполезны после смерти для того, кто совершает эти похвальные деяния, не заботясь о других. Более того, такой человек и не человек вовсе, но демон, а потому царь не променяет никаких небесных радостей на возможность помогать несчастным. В дело приходится вмешаться самому Индре, который убеждает царя, что несчастные справедливо расплачиваются за содеянное ими, а царь, дабы не нарушать мирового порядка, должен идти в небесные обители. Но Випашчит убеждает Индру в своей правоте, и они приходят к «симметричному» решению: царь соглашается войти в небесные обители с условием, что надеявшиеся на него страдальцы покинут обитель Ямы. В той же тональности торжествующего альтруизма выдержана и непосредственно следующая за сагой о Випашчите легенда об Анасуе – преданнейшей жене порочного, грубого и глупого брахмана, на деле продемонстрировавшей старинное правило, согласно которому муж есть божество своей жены. Обслуживая своего тирана с исключительным терпением, Анасуя решает, наконец, помочь ему удовлетворить и его похоть: инвалид сам не может посетить «бордель», и потому она на себе несет его туда. По пути муж задевает ногой одного «святого», который, наконец-то, проклинает его: негодяй должен умереть до восхода солнца. Но женская преданность преодолевает и проклятие – солнце по ее слову взойти не может. Это вызывает беспокойство богов, которые никак не могут обойтись без утренних жертвоприношений, а потому вынуждены гарантировать жизнь драгоценному супругу торжествующей Анасуи.

Патетические высоты «индуистской махаяны» благополучно соседствуют в этом многослойном памятнике с легендами в духе самого архаического каннибализма: в сказании о Даме последний, чтобы отомстить за своего отца, убивает Вапушмата и приносит жертву в виде его плоти и крови духу отшедшего в иной мир родителя. Тот факт, что в некоторых рукописях эти устрашающие подробности были вымараны, свидетельствует, по мнению некоторых индологов, о том, что перед нами еще одно доказательство древности тех материалов, которые были использованы составителями Маркандея-пураны, но стали предосудительными в эпоху классического индуизма.

Подобно Махабхарате и другим Пуранам, памятник содержит не только легенды, в нем имеются наставления по дхарме, включая диалоги об обязанностях домохозяина, о правильном совершении жертвоприношений предкам (шраддха), ежедневном поведении, регулярных обрядах и праздниках. Специальный раздел Маркандея-пураны составляет трактат по йоге. Получила свое отражение в тексте и «пураническая санкхья», представленная, прежде всего, учением об эманациях мировых элементов из Первоматерии (Пракрити) в сочетании с теизированными ведантистскими представлениями и развитии концепции тримурти: Брахма берет на себя функции и Брахмы, и Вишну, и Шивы, будучи одновременно создателем, хранителем и разрушителем мира. Среди позднейших приращений к тексту первостепенное значение имеет Дэви-махатмья, посвященная прославлению супруги Шивы, и представляющая собой независимый и законченный шактистский текст, который датируется обычно 6–9 вв.

См. также БОДХИСАТТВА; ДХАРМА; ИНДУИЗМ; КАЛЬПА; КАРМА; КАРУНА; МАХАТМИИ; МОКША; ПРАКРИТИ; ПУРАНЫ; САНСАРА; ТРИМУРТИ; ШАНТИДЭВА.